Вернули детей своими руками

«Бог неслучайно не дает детей». Екатеринбурженка рассказала, почему вернула ребенка в детдом

Как взять ребенка из детдома и не сдать его обратно. Людей, которые готовы сделать этот важный шаг, часто пугают бюрократическими препонами и ответственностью, но редко говорят о том, что происходит после того, как чужой малыш появляется в вашем доме. Этот материал ЕАН — о женщине, которая решилась попробовать. О том, насколько сложно взять воспитанника приюта, как адаптации ребенка «помогают» психологи и педагоги и почему героине пришлось расстаться с одной из приемных дочек.

Все имена изменены, чтобы мы могли передать правдивую историю без купюр.

Предыстория

В 44 года Ирина, у которой к тому времени уже был взрослый сын, взяла на воспитание первую приемную дочь. Потом – еще двух. Сейчас подумывает о новом приемном ребенке. Воспитанием Ирина занимается одна, без мужа. Вместе с семьей живет ее мама, которая приемным детям была не особо рада. Зато родной сын Ирины эту идею приветствовал, и теперь одна из приемных сестер нянчится с его детьми.

Алиса

«Мысли были еще давно, когда я работала акушеркой и видела, как мамы отказываются от детей. А потом родила собственного сына, жизнь кипела… Стала массажистом. Много работала, ездила на Север. Мысли о приемном ребенке иногда возвращались. Тем временем сыну исполнилось 18. Ему было уже не до меня… Одна из моих пациенток тогда рассказала, что взяла на воспитание девочку и что ей запомнилась еще одна воспитанница приюта: хорошая такая, симпатюлька. А потом пациентка сообщила, что ту девочку забрали у приемной мамы, которая оказалась ненормальной. Они уже прожили вместе три года.

Мама состояла на учете в Нижнем Тагиле, а не здесь, поэтому ей удалось получить справку на удочерение.

Проблема всплыла, когда ребенок перестал ходить в школу: женщина заперлась дома и девочку тоже не выпускала.

Тогда я решилась. Моя клиентка сказала, что нужно пойти к инспектору соцзащиты, и та дала список из 21 справки, которые надо собрать. Проблем особых с этим не было – справки собрала за месяц. Я пришла в детдом для музыкально одаренных детей, пообщалась с Алисой, и мы друг другу понравились. Ей было девять лет, это было восемь лет назад. А потом получилось, что места много, почему бы не взять еще?

Через несколько лет я взяла вторую девочку – Машульку, а еще через год – Веронику. Из того же детдома. Маша на год старше Вероники.

Когда я взяла Машульку, она была до того очаровательная – я всем своим знакомым говорила, что нужно разбирать детей из детдомов, если все они такие. Творческая личность, умела всем понравиться. Но, видимо, с появлением третьей девочки – Вероники — я не стала котироваться у нее как мама. Может быть, она меня сразу как маму не восприняла.

Маша делала все, только не то, что я ей сказала. Дома попросишь ее убрать свои вещи, а она садится на пол, и все: не буду!

С другими детьми хорошо сходилась. А вот с Вероникой не пошло. Хотя они раньше жили в одном детдоме и изначально Маша была не против, чтобы взять Веронику.

Если что-то шло не так, когда девочки делали уроки, Маша брала шариковую ручку и острием втыкала Нике в ноги.

Зато Маша хорошо училась – на «4» и «5». Причем легко. Классная руководитель очень ее любила. Даже слишком… В третьем классе она Маше заявила, что заберет ее к себе, если я ее вдруг отдам в приют. А потом началось постоянное непослушание – видимо, Маша желала, чтобы я ее отдала.

Не позволила любить

Первый раз, когда она совсем перестала слушаться, я позвонила в приют и попросила поработать с ребенком. Привезла ее. Она там была полторы недели и вернулась – вроде бы все поняла.

Однажды, когда я была в приюте на учебе, у них с Вероникой была сильнейшая драка. Я прихожу домой, моя мама в трансе. Я говорю: что случилось? А мама: Машу убирай, я не дала ей задушить Нику. Говорит, что прямо волоком ее оттащила.

У Вероники синие следы от пальцев остались на шее.

Снова отвезла Машу в приют, чтобы поработали психологи. Когда приехала через две недели, оказалось, что никто с ней так и не работал. Еще через две недели – то же самое. Почему не работали – никто ничего не объяснил. Насколько я потом поняла, они на тот момент уже решили, что Машу из семьи будут изымать. И они уговорили меня написать заявление, что я в связи с нарушением здоровья не справляюсь с воспитанием девочки.

А та учительница, которая на 13 лет меня младше, в приют так и не приезжала.

Сейчас Маша в семье в Серове. Я за нее не беспокоюсь, она свое место в жизни найдет.

На прощанье я ей сказала: очень жалко, что ты не позволила себя любить.

«Какая смешная тетя!»

Когда я пришла на так называемую «Школу родителей» в приют, это было просто смешно. Нам всем предложили нарисовать душу. А потом об этой душе еще и рассказать. Но ведь мы пришли не разбирать собственное психологическое состояние. Мне казалось, что в этой школе должны объяснять родителям, к чему нужно быть готовым и как вести себя в сложных ситуациях: когда ребенок ворует, когда не хочет мыться.

Маша умудрилась украсть туфли у одноклассницы и проходить в них весь день. А потом еще и заявила хозяйке, что это я Маше эти туфли купила. Вероника стянула кошелек у одноклассника с 300 рублями на обеды и потратила их. Алиса своровала деньги у меня.

Когда начались проблемы с Машей, психолог на второй встрече мне сказала, что я такая энергетическая женщина, что у нее после моего рассказа температура подскочила до 39.

Я ей сказала: а вдруг вы помрете, если мы будем работать дальше? Развернулась и ушла.

Детский психолог в приюте тоже насмешила. Когда я привела к ней двух не по годам развитых девиц – Машу и Веронику, им тоже предложили рисовать. Но уже не душу, а что-то черное, которое наваливается на них из-за угла, когда они хотят сделать что-то плохое. Маша быстро нарисовала существо из вчерашнего мультика, а Вероника – срисовала. Психолог была довольнешенька. Когда вышли с ними из приюта, девчонки расхохотались: какая смешная тетя! Я понимаю, еще с 5-6-летними так работать: будто это не они виноваты, что делают плохое, а что-то черное, из-за угла наваливающееся.

Вероника

От учителей мы тоже натерпелись. Например, через два месяца после того как я взяла Веронику, ее учительница, встретив меня на улице, начала мне рассказывать, что девочка такая-сякая. Учительница была молодая, только институт закончила. А я ей говорю: мы с вами воспитываем ребенка 50 на 50 – половина ответственности лежит и на педагоге.

Вообще Вероника очень много делает хорошего, но потом выдает что-нибудь такое, что с ней не хочется общаться. Нормальный день рождения она получила только в этом году, раньше все время была за что-то наказана.

В школе она научила всех материться, постоянно срывает уроки.

Однажды звонит учительница и говорит, что больше не поведет класс на экскурсии. Они пошли на завод Pepsi, и там стоял огромный чан с сахаром. Вероника больше ничего не придумала, как упасть в чан лицом и есть сахар. Другие последовали ее примеру. Она устраивает клоунаду, чтоб все обратили внимание. Потом говорит, мамочка, я больше не буду. Проходит день-два, и опять звонит учитель.

Раньше у нее были страшные истерики. Упиралась руками в пол и просто орала без перерыва.

По два с половиной часа, однажды – пять часов. Что я с ней только ни делала – и на голову воду лила, и таскала в ванную — умывала, в конце концов, облила просто водой сидящую. Всегда это было по поводу того, что я начинала проверять математику. И я перестала проверять, чего она и добивалась.

Страх объятий

Тяжело с детьми, которые приходят из детского дома, – они живут по принципу «Я хочу!».

Если вещь не нравится, я ее порву, испорчу – мне дадут другую. И с игрушками так же, с канцтоварами, с чем угодно. В детском доме же спонсоры.

Однажды, после того, как что-то было сломано, они мне заявили: а что, спонсоров-то нет, что ли?

Дети из приюта не понимают, что деньги надо заработать, для этого нужна профессия, чтобы ее получить, надо учиться. А у них: хочу гулять и буду гулять, наплевать на уроки.

В детском доме за ними особо никто не смотрит: в 19:40 закрывается дверь, а до этого твое личное дело.

Разница между своими и приемными детьми очень большая. Конечно, я люблю и сына и девочек, но по-разному. Собственный ребенок – он еще во внутриутробном периоде узнает все твои реакции. Он с самого раннего детства знает, что мама — это существо, которое обижать ни в коем случае нельзя.

Если с собственным ребенком изначально общность, то с ними она выстраивается только сейчас.

Вероника только в этом году поняла, что после школы надо идти домой. Уроки заканчивались полвторого, а домой она могла прийти в шесть. Где была? Гуляла.

Очень много было таких моментов, когда просишь что-то делать, а тебе говорят: отстань, тебе надо, ты и делай.

В ответ на это я обычно садилась напротив и говорила: почему я должна стирать твои грязные штаны, готовить тебе еду, мыть посуду и все остальное, а ты не хочешь сделать элементарные вещи.

Как-то раз после того, как они на даче что-то не захотели сделать: я им поставила по куску хлеба и стакану воды.

А ведь в детском доме – там награда идет ни за что: вкусности, пирожное, вне зависимости от того, как ребенок себя повел. Но надо же ребенку доказать, что он неправильно себя ведет.

Все очень сложно со стороны сексуального воспитания. Они все на свете знают. Уже в 11 лет. Их нужно держать в руках.

Память и внимание у них все же работают не так, как у обычных детей, – организм, видимо, боится что-то запоминать, зная, что может это потерять. Как родную маму.

Еще я поняла, что если их лишний раз к себе прижимать, обнимать, они начинают себя хуже вести. Не знаю почему. Сами-то они рады, когда их обнимешь.

Родная мама

«Мамой» девочки начали называть Ирину сразу.

Алиса не говорила дня два или три. Я просто потом пришла, взяла ее за щеки, сказала: скажи «мама». Потом еще раз…

Я всегда им говорила, что не буду против, если их родители захотят с ними встретиться. Но я объясняла, что на это должно быть разрешение от опеки: мама должна иметь жилье и работать, чтобы вас содержать, тогда вас отдадут.

Разговоры про родных мам были. Вероника говорила, что ее мама ищет и не может найти.

Я не знаю, употребляла ли она сама наркотики или нет, но ее посадили за их продажу.

Уже два года, как ее освободили, не звонит, не пишет. А она ведь не лишена родительских прав.

Бог неслучайно не дает детей

У меня есть знакомые, которые взяли детей на воспитание, не имея своих. Я бы не рекомендовала так делать – у них все закончилось достаточно плохо. Причем и семьи были разные, и дети — начиная от двух лет и заканчивая девятью. Господь ведь, наверное, не просто так не дает детей…

Женщина, которая ходила ко мне на массаж, – у нее приемная девочка в 18 лет получила квартиру, собралась и ушла. Сейчас она нигде не работает, хотя у нее хорошее музыкальное образование. Я, наверное, не смогу просто так отпустить.

Еще один пример. Пара растила ребенка с трехлетнего возраста. А когда у девочки начался подростковый возраст, приемные родители разошлись, у мамы появился другой мужчина, а девочку отправили к бабушке, которой этот ребенок был не нужен. Начались гулянки, в 12 лет девочка стала женщиной…

Другая ситуация – взяли мальчика, а когда у него начался подростковый возраст, пошли девочки, и про родителей он забыл. И родители про него забыли – вот что страшно.

И обратно дети полетели в детский дом.

А тем, у кого уже есть свои дети, – берите! Важно, чтобы была финансовая возможность – театр, кино, книги стоят денег, а государство выделяет на ребенка по 10 тыс. рублей в месяц. Ну и самое главное – внутреннее состояние – если ты любишь людей и можешь прощать. Многие просьбы придется терпеливо повторять раз за разом. Причем нет гарантии, что в конце концов ребенок исправится.

Иногда ребенка берут, только чтобы любить, а его еще надо научить жить.

Об ошибках

Если бы я себя нормально чувствовала, я бы ни за что Машку не отдала.

Источник

Почему детей возвращают обратно в детдом

Что пере­жи­вает ребе­нок, кото­рого бро­сила мать, кото­рый не нужен отцу? Об этом известно только малень­ким стра­даль­цам. Ведь их, вдо­ба­вок ко всему, могут вер­нуть обратно те, кто дал им вто­рой шанс ока­заться в семье…

Девочка с голубыми глазами поставила приемных родителей на грань выживания

Эти дети пре­даны как мини­мум два­жды. Сна­чала они оста­лись без кров­ных роди­те­лей, а затем от них отка­за­лись при­ем­ные. По дан­ным Депар­та­мента соци­аль­ной защиты насе­ле­ния города Москвы, в 2015 году из заме­ща­ю­щих семей воз­вра­щены 210 детей, в 2016 году — 153 ребенка.

За каж­дой циф­рой — своя драма. И еще не известно, кто изжи­вет ее раньше: ребе­нок-отказ­ник или взрос­лый. Потому что вер­нуть можно, а забыть вряд ли когда-нибудь получится…

У Татьяны (имя изме­нено. — Е.С.) была дочь, кото­рая умерла в три года от пнев­мо­нии. Ребе­нок сго­рел бук­вально за десять часов. Это боль, кото­рую не лечит время. Она нико­гда не прой­дет. Потом угасла от рака мама. Сле­дом ушла бабушка. Чер­ная полоса не прерывалась.

— У меня рас­па­лась семья, мы так и не смогли пере­жить потерю дочери. Сего­дня ей было бы 25 лет, — гово­рит Татьяна. — Мне даже при­шлось поме­нять про­фес­сию педа­гога, потому что я не смогла больше рабо­тать с детьми. Полу­чила диплом экономиста.

Потом она снова вышла замуж и родила сына, но запас любви в ее сердце не исто­щился. Таня меч­тала о девочке, но больше не смогла забе­ре­ме­неть. Врачи поста­вили ей диа­гноз бесплодие.

— Мне уже было под сорок, — рас­ска­зы­вает она, — когда я реши­лась на экс­тра­кор­по­раль­ное опло­до­тво­ре­ние (ЭКО). Но несколько попы­ток ока­за­лись неудач­ными. Как-то смот­рели с мужем пере­дачу про девочку, у кото­рой вся семья погибла в жут­ком ДТП. Ребе­нок тоже серьезно постра­дал. Муж ска­зал: «Звони! Мы ее возь­мем, только не застав­ляй меня ее любить!» Вяче­слав доб­рый, хоро­ший чело­век, но из той породы муж­чин, кто любит только своих, кров­ных детей.

Забрать ту девочку они все равно не смогли. Нашлись даль­ние род­ствен­ники в дру­гом городе, кото­рые офор­мили опеку. А Татьяна пошла в школу при­ем­ных роди­те­лей и стала соби­рать необ­хо­ди­мые доку­менты. Было ощу­ще­ние, будто ее кто-то вел. Куда ни пой­дет, все сразу полу­ча­лось. Труд­но­сти нача­лись потом. Вдруг выяс­ни­лось, что найти «сво­его» ребенка не так-то просто.

— В мос­ков­ских базах детей мало, — делится Татьяна. — Ты видишь ребенка, зво­нишь, а он либо заре­зер­ви­ро­ван, либо с буке­том болез­ней. Моя подруга по школе при­ем­ных роди­те­лей (ШПР) рас­ска­зала, что в Кали­нин­граде волон­теры ищут при­ем­ную семью для шести­лет­ней девочки. Ее мать на днях суд дол­жен был лишить роди­тель­ских прав. Для меня было очень важно, что ребе­нок сохранный.

С фото­гра­фии на нее смот­рела девочка с пока­ря­бан­ным носом, туск­лыми, как солома, воло­сами, кото­рой никто не дал бы шести лет. Но это была она, Алек­сандра (имя изме­нено. — Е.С.). Потом Татьяне при­слали видео, и в сердце сразу что-то ото­зва­лось. Она поняла, что больше искать не будет, потому что нашла.

В дет­ский дом она отпра­ви­лась, нагру­жен­ная подар­ками. При­везла игрушки, обу­ча­ю­щие книжки, мод­ные аксес­су­ары для волос и фрукты — ящи­ками. Потом Саша ей ска­жет, что нико­гда не про­бо­вала черешню и пер­сики. Только яблоки.

В казен­ном доме она вос­пи­ты­ва­лась с рож­де­ния. Ее маму, уче­ницу кор­рек­ци­он­ной школы, изна­си­ло­вали в 14 лет, через 9 меся­цев роди­лась Саша. Ново­рож­ден­ную девочку оста­вили в роддоме.

— Ей нака­нуне ска­зали, что при­е­дет мама из Москвы. В дет­доме она всех назы­вала мамами: и педа­го­гов, и няне­чек. Так проще: не надо запо­ми­нать имена. Алек­сандра про­сто при­жа­лась ко мне, обняла. Она рас­ска­зала: «Мне при­снился сон, будто при­ле­тел ангел со сло­вами: «Тебя зав­тра забе­рут в семью!». Мне ее сразу отдали.

Пока органы опеки гото­вили доку­менты, мы жили в гости­нице. Саша была очень запу­щен­ным ребен­ком. Ручки и ножки в боляч­ках, мозоли на нож­ках в кровь, потому что обувь нико­гда не под­хо­дила по раз­меру, голова в мок­ну­щих боляч­ках, зама­зан­ных зелен­кой. Я ее лечила.

Мы ходили в кино — Саше все было в дико­винку. Она про­сила купить семечки, потому что вкус­ней ничего не ела. Дирек­тор меня пре­ду­пре­дила: «У нас с ней про­блема. Она ворует, врет». Я спро­сила у Саши: «Это правда?» Она при­зна­лась: тас­кала у стар­ших дево­чек баранки и кос­ме­тику, а помаду про­сто ела, как лакомство!

Как-то я купила «Доши­рак», и Саша попро­сила: «Дай мне тоже попро­бо­вать! Когда в дет­доме маль­чишки это ели, я допи­вала за ними жижу!» — со сле­зами вспо­ми­нает Татьяна.

Алек­сандра рас­ска­зы­вала ей свою жизнь, в кото­рой были и драки, и побои. Татьяне словно откры­ва­лась дру­гая сто­рона луны, незна­ко­мая и пуга­ю­щая, где суще­ство­вала, к при­меру, такая дикая тра­ди­ция, как «время старших».

Когда педа­гоги ухо­дили домой, а дежур­ные вос­пи­та­тели мирно спали, стар­шие дети малы­шей раз­де­вали догола и застав­ляли выпол­нять раз­ные при­хоти: «успо­ка­и­вали» под холод­ным душем, застав­ляли на мизин­чи­ках дер­жать дет­ские кро­ватки, непо­кор­ных били поло­тен­цами. Из-за того что Сашу не раз ловили на воров­стве, с ней почти никто не хотел играть — и она чув­ство­вала себя изгоем.

При­ем­ная дочка повто­ряла: «Я самая счаст­ли­вая девочка на свете! Я знала, что ты при­дешь». В мос­ков­ском аэро­порту сын и муж Татьяны встре­чали Сашу с надув­ными шари­ками. В квар­тире при­го­то­вили море игру­шек, купили кро­ватку и стол. Ста­рую одежду выки­нули — девочку одели с иго­лочки. Когда Таня помыла Сашеньке ножки и поце­ло­вала их, как целуют малень­ким детям, девочка рас­та­яла: «Мне нико­гда не цело­вали ножки!»

— Сна­чала все было хорошо. А через месяц-два у меня нача­лось оттор­же­ние, — при­зна­ется Татьяна. — В ШПР нас пре­ду­пре­ждали, что пик воз­вра­тов при­хо­дится именно на пер­вое время. Меня в Саше раз­дра­жало все: даже при­кос­но­ве­ния и запах — чужой, не род­ной. Я пони­мала: через это надо пройти.

Вы слы­шали про РРП? Это реак­тив­ное рас­строй­ство при­вя­зан­но­сти, кото­рое встре­ча­ется у детей, с мла­ден­че­ства лишен­ных любви и тепла. Этих детей никто не обни­мал, не при­жи­мал к себе. Остав­лен­ные в род­доме малыши сна­чала пла­чут, потом мол­чат. Они никому не дове­ряют и рас­счи­ты­вают только на себя. Отсут­ствие любви заме­щают едой, а потом — сек­сом, алко­го­лем и нар­ко­ти­ками. И прак­ти­че­ски нет пси­хо­ло­гов, кото­рые рабо­тают с этим рас­строй­ством. Я помню, как Саша никак не могла наесться и пря­тала про­дукты под подушкой.

Девочка не умела ни читать, не писать. Татьяна наняла няню, у кото­рой был опыт работы с такими детьми. Заня­тия с лого­пе­дом, педа­го­гом, кон­суль­та­ции у пси­хо­лога — на при­ем­ную дочь денег не жалели. Из-за тес­ной обуви, кото­рую она носила в дет­доме, у нее были искрив­лены стопы, но спра­ви­лись и с этим: помог балет. Девочка, жало­вав­ша­яся на боль в ногах, стала ходить с папой на длин­ные рас­сто­я­ния. Глядя на кра­си­вую, ухо­жен­ную девочку, никто бы не дога­дался, что это ребе­нок из дет­ского дома. Анге­ло­чек с бантиками!

— Она могла быть и лас­ко­вой. Любила обни­маться, цело­ваться. Но то, что у меня есть семья, в ее планы не вхо­дило, — грустно заме­чает Татьяна. — Мама должна была быть только ее, и больше ничьей.

Саша начала мстить моему сыну Рус­лану: резала его вещи, кру­шила кон­струк­ции, кото­рые он строил. Мы ее не нака­зы­вали, но каж­дый день что-то слу­ча­лось. Она настра­и­вала мужа про­тив меня, и наобо­рот. Пыта­лась пре­вра­тить нашу семью в подо­бие дет­ского дома.

Сей­час пони­маю свою глав­ную ошибку: я про­сто рас­тво­ри­лась в Саше, стре­ми­лась вер­нуть ей все, что она недо­по­лу­чила в дет­стве. Но мою любовь она рас­це­ни­вала как слабость.

Одна­жды Алек­сандра уро­нила Рус­лану на руку кольца от ган­те­лей. Маль­чик оне­мел от боли. Поехали к врачу: пере­лом мизинца. Саша хло­пала длин­ными рес­ни­цами: «Я это сде­лала случайно!»

— Сын мне тогда ска­зал: «Мама, она уни­что­жит меня!» Муж боялся, что она сде­лает нашего маль­чика инва­ли­дом. Он готов был забрать сына и уйти.

Когда мы ее только взяли, я бежала домой с радо­стью. Потом не хоте­лось идти: сидела на работе допоздна. Нача­лись про­блемы со здо­ро­вьем: дав­ле­ние, сердце. Нам гово­рили в ШПР, что дет­до­мов­ский ребе­нок — это сложно, что неиз­бежны откаты, но я не могла даже пред­по­ло­жить, как будет на самом деле.

Алек­сандра словно испы­ты­вала ее на проч­ность. Кром­сала нож­ни­цами обувь, резала платки, пальто, пла­тья и постель­ное белье. Это был насто­я­щий квар­тир­ный террор.

Бывало, они вме­сте сидели и ревели. В одном из раз­го­во­ров по душам Саша при­зна­лась: «Я тебе мщу!» — «За что?» пора­зи­лась Татьяна. — «За то, что ты не раз­ре­шала фильм смот­реть, за то, что Рус­лана больше любишь!» — «Почему ты так решила?» — «Потому что ты его родила! Я ведь знаю, что ты не моя мама!»

Она рев­но­вала Татьяну даже к цве­там. Так и гово­рила: «Ты их любишь больше, чем меня!» Вырвала с кор­нем диф­фен­ба­хии, а китай­скую розу полила водой со сти­раль­ным порошком.

Это письмо Алек­сан­дры к био­ло­ги­че­ской маме, кото­рое Татьяна сама запи­сала на видео, она пом­нит наизусть.

«Здрав­ствуй, мама! Я давно тебя ждала и наде­я­лась, что ты меня забе­решь. Я тебя не помню, но я знаю, что ты есть. Я не при­жи­лась в этой семье и не смогла их полю­бить. Я жду, что ты при­е­дешь. Я закон­чила пер­вый класс. У меня хоро­шие оценки, я хорошо умею читать, писать, знаю англий­ский язык. Я умею гото­вить, если ты не уме­ешь, я тебя научу. Я помогу, если тебе очень сложно. Но я люблю тебя такую, какая ты есть».

Дет­ская пси­хика так устро­ена, что тоску по матери почти ничем не изжить. Пси­хо­лог, к кото­рому обра­ща­лась Таня, сове­то­вал отпра­вить это видео адре­сату и дождаться ответа: только тогда Алек­сан­дру отпу­стит, потому что надежда, что «мама при­е­дет и меня забе­рет», не дает ребенку при­житься в новой семье.

Татьяна нашла про­филь непу­те­вой мамы в одной из соци­аль­ных сетей, напи­сала письмо, но ей не отве­тили. Тогда она пере­дала видео через пре­по­да­ва­тель­ницу кор­рек­ци­он­ной школы, где учи­лась мама Алек­сан­дры. Педа­гог наве­стила свою быв­шую уче­ницу и при­шла в ужас: «Я будто побы­вала в глу­би­нах ада! Она опять бере­менна неиз­вестно от кого. В доме грязь, груды пустых бутылок».

Два года борьбы за ребенка окон­чи­лись пол­ным пора­же­нием. Татьяна чув­ство­вала, что идет внут­рен­нее выго­ра­ние души, что у нее ничего не полу­ча­ется. Она уже при­няла решение.

— Саша уни­что­жала все, что мне дорого, — глухо гово­рит Татьяна. — Послед­ней кап­лей стал сло­ман­ный хвост моей собаки. Мы недо­уме­вали, почему доб­рей­ший пес, кото­рый любит абсо­лютно всех, на Сашу рычит.

Потом заме­тили, что собака пере­стала вилять хво­стом и взвиз­ги­вала, сто­ило только до него дотро­нуться. В вете­ри­нар­ной кли­нике нас спро­сили: «А вы что, не знали, что у нее хвост раз­дроб­лен? У нее было несколько пере­ло­мов». В наше отсут­ствие Саша при­ще­мила малень­кой собачке хвост дверью.

Я нико­гда не под­ни­мала на нее руку, даже когда она сло­мала моему ребенку палец. Но в тот день впер­вые дала ей поще­чину. Я поняла, что это все, конец.

Вер­нуть Алек­сан­дру в дет­ский дом она счи­тала пре­да­тель­ством и начала искать ей при­ем­ную семью. У девочки не было ни сле­зинки, когда она пере­ехала в новый дом.

— Она им сразу понра­ви­лась. Все ведь хотят блон­динку с голу­быми гла­зами, но никто не знает, что там внутри, хотя я пре­ду­пре­дила: «За этой шир­мой скры­ва­ется вол­чо­нок». Пред­ло­жила свою помощь, если будут проблемы.

Алек­сандра уже пол­года там. Она все-таки вспо­ми­нает меня, но спо­койно, без над­рыва. А мои отно­ше­ния с ее при­ем­ными роди­те­лями посте­пенно сошли на нет. Мы решили, что так будет лучше, в первую оче­редь для ребенка. Я даже стерла их теле­фон, но сердце все равно болит.

За это время они с Сашей встре­ча­лись два раза на ней­траль­ной тер­ри­то­рии. Послед­ний раз Таня видела ее еще в июле, когда при­е­хала поздра­вить ее с днем рож­де­ния. Девочка, кото­рая недавно на ней бук­вально висла, веж­ливо про­тя­нула руку: «Татьяна, я рада вам. У меня все хорошо!» Это было как ожог. Но сей­час она хочет верить, что жизнь этого ребенка наладится.

— Моя глав­ная ошибка — я брала ее для себя. Мамы, поте­ряв­шие детей, не все­гда обре­тают сча­стье, когда берут при­ем­ного ребенка. Если хоро­ший пси­хо­лог коп­нет глубже, он пой­мет: сна­чала надо лечить наши трав­ми­ро­ван­ные души. И еще я поняла, что не надо ждать бла­го­дар­но­сти от ребенка. Это ведь наш выбор, а не его.

— Основ­ными ошиб­ками при­ем­ных роди­те­лей, при­няв­ших реше­ние о воз­врате при­ем­ного ребенка, явля­ются пере­оценка своих сил, недо­ста­ток пси­хо­ло­ги­че­ских ресур­сов и педа­го­ги­че­ской ком­пе­тен­ции, отказ от пред­ла­га­е­мой им помощи спе­ци­а­ли­стов в раз­ре­ше­нии сло­жив­шейся в заме­ща­ю­щей семье ситу­а­ции, — объ­яс­няет Алла Дзуга­ева, заме­сти­тель руко­во­ди­теля Депар­та­мента соци­аль­ной защиты насе­ле­ния города Москвы. — В насто­я­щее время в сто­лице функ­ци­о­ни­рует 56 упол­но­мо­чен­ных орга­ни­за­ций, осу­ществ­ля­ю­щих сопро­вож­де­ние заме­ща­ю­щих семей, кото­рое преду­смат­ри­вает ока­за­ние про­фес­си­о­наль­ной кон­суль­та­ци­он­ной, юри­ди­че­ской, педа­го­ги­че­ской и соци­аль­ной помощи. В то же время это сопро­вож­де­ние носит для граж­дан доб­ро­воль­ный харак­тер и осу­ществ­ля­ется только с их согласия.

По дан­ным депар­та­мента, из заме­ща­ю­щих семей, как пра­вило, воз­вра­ща­ются дети под­рост­ко­вого воз­раста, кото­рые вошли в пубер­тат­ный период с сопут­ству­ю­щими ему про­бле­мами пове­де­ния и раз­ви­тия. Среди при­чин воз­врата чаще всего ука­зы­вают состо­я­ние здо­ро­вья как попе­чи­те­лей, так и ребенка и отсут­ствие взаимопонимания.

— Для боль­шин­ства детей воз­врат из заме­ща­ю­щей семьи явля­ется пси­хо­ло­ги­че­ской трав­мой, — кон­ста­ти­рует Алла Дзуга­ева. — В связи с этим, если не уда­ется устро­ить такого ребенка сразу же в дру­гую заме­ща­ю­щую семью, он направ­ля­ется в орга­ни­за­цию для детей-сирот и детей, остав­шихся без попе­че­ния роди­те­лей, где с ним активно рабо­тают спе­ци­а­ли­сты (пси­хо­логи, соци­аль­ные педа­гоги и пр.). Одно­вре­менно орган опеки и попе­чи­тель­ства орга­ни­зует работу по под­бору ребенку новой заме­ща­ю­щей семьи с уче­том потреб­но­стей ребенка, осо­бен­но­стей его раз­ви­тия и состо­я­ния здоровья.

У Елены Мачин­ской, пси­хо­лога фонда «Измени одну жизнь», три дочери: одна род­ная и две при­ем­ные девочки-под­ростка Аня и Нюра. До этого Аню два­жды воз­вра­щали в дет­ский дом — люди с ней не справ­ля­лись. Но когда в доме появи­лась Нюра, Елена поняла, что пер­вая при­ем­ная девочка — про­сто ангел. Было все: и ложь, и воров­ство, и мани­пу­ля­ции, и мно­го­ча­со­вые исте­рики, и при­ступы агрессии.

— У меня не было мысли вер­нуть ее в дет­ский дом, — откро­венно гово­рит Елена. — Я знала, что буду бороться до послед­него, потому что надо идти до конца, если от тебя зави­сит судьба чело­века. Не оправ­ды­ваю тех, кто сры­ва­ется и воз­вра­щает ребенка в инте­ре­сах своей семьи и детей, но хорошо пред­став­ляю, что зна­чит быть на грани. Не все могут это выдержать…

Она помо­гает мно­гим при­ем­ным роди­те­лям в труд­ных ситу­а­циях выго­ра­ния, когда опус­ка­ются руки. По ее мне­нию, основ­ная ошибка боль­шин­ства — завы­шен­ное само­мне­ние, помно­жен­ное на иллю­зии. Им кажется, что ужа­сов адап­та­ции, о кото­рых пре­ду­пре­ждали в ШПР, в их семье уж точно не будет. Они же выбрали хоро­шего ребенка! А то, что он не ска­жет спа­сибо за то, что его при­ютили, но будет испы­ты­вать их на проч­ность, реа­ли­зо­вы­вая свои сце­на­рии пове­де­ния, в рас­чет не берется. У этого ребенка уже есть опыт пре­да­тель­ства, кото­рый запус­кает защит­ные меха­низмы в виде скан­да­лов, агрес­сии, побегов.

Мой вопрос о том, сколько вре­мени ушло на адап­та­цию дево­чек, ста­вит Елену в тупик. Она не сразу вспо­ми­нает, в каком году взяла своих двух Ань, а потом сме­ется: «Когда пере­ста­ешь пом­нить дату, когда ты взял ребенка, это точно уже твой!»

А Татьяна верит, что прой­дет время и ее душа успо­ко­ится. «Я не спра­ви­лась, но оста­лась жива и сохра­нила семью. Верю и знаю, что кто-то вел меня именно по этому пути, и моя мис­сия, навер­ное, была именно в этом… забрать Сашу из дет­ского дома», — напи­сала мне она.

Источник