Исповедь или sm-секс в формате брака
ИСПОВЕДЬ
или SM-секс в формате брака
Amantium irae amoris integratio
С этим молодым красивым блондином я познакомился на пляже в Пицунде ещё в так называемые перестроечные годы, в бывшем СССР. Рядом на лежаке загорала его симпатичная, стройная жена. Поодаль — стена кипарисов и реликтовых сосен, среди них высились белые корпуса «Объединённого пансионата», совсем близко плескалось ласковое море, а на горизонте, чуть сбоку, виднелись горные вершины, покрытые первым сентябрьским снегом. Бархатный сезон! Потом мы встречались в кафе и за шахматной доской, его супруга Светлана казалась мне очень милой, кроткой женщиной. За время отдыха я почти сдружился с ними. Вечером мы обычно коротали время в баре на самом верхнем этаже одного из корпусов пансионата. Однажды в отсутствии супруги он слегка перебрал и задал мне, как тогда показалось, странный вопрос: что я думаю о его жене? Я смутился, но потом сказал, что очень здорово иметь красивую жену с таким добрым характером, как у Светланы.
— Добрым, говоришь? — переспросил он, после чего налил себе ещё один высокий бокал джина с тоником, залпом проглотил содержимое и начал рассказывать весьма необычные вещи. Это было похоже на исповедь.
Не поверишь, первый раз в жизни меня высекли розгами в тридцать девять лет. (В детстве меня никогда не пороли.) Это сделала женщина. Моя вторая жена Светлана. Она приказала мне раздеться догола и лечь на кровать лицом вниз. У меня не было выбора — если бы я отказался, она ушла бы от меня навсегда, она очень ревнивая, а тогда застукала меня с другой бабой.
Короче, она привязала верёвками лодыжки моих ног и запястья рук к углам металлической сетки под матрацем. Потом она выпрямилась, глубоко вздохнула — процедура привязывания её утомила. Она принесла розги с открытой веранды (дело происходило за городом на даче), положила их на журнальный столик, а сама, упершись руками в бока, стала нервно прохаживаться рядом с кроватью. Наверно, сверху я был похож на какую-то странную каракатицу, пристально следящую за манипуляциями красивой женщины. Груди её вызывающе торчали под блузкой из голубого шёлка. На ней была короткая развевающаяся юбка, и снизу я мог видеть её стройные ножки чуть ли не до попы. Если бы не предстоящая экзекуция, я, наверно, захотел бы Светлану, её длинные ноги меня всегда возбуждали. А так было очень стыдно и страшно. За все три года нашей супружеской жизни я никогда не видел жену столь возбуждённой, нервной, её губы подёргивались, большие голубые глаза смотрели куда-то мимо меня.
Конечно, вначале я не верил, что она на самом деле будет драть меня розгами; думал, попугает и успокоится. Мой супружеский опыт, со Светланой и с первой женой, подсказывал, что жены отходчивы и почти всегда готовы простить, надо лишь самому сделать первый шаг.
Может быть, в этот момент она ещё колебалась и, стоя надо мной, решала, как вести себя дальше. Но я не успел, я ничего не успел сказать жене. На её лице промелькнула легкая тень, казалось, она что-то решила для себя. Мгновение спустя Светлана, зло прищурившись, взглянула на моё голое тело и со спокойствием человека, который знает, что делать, стала выбирать розги. В этот момент я понял, что меня действительно высекут. И ничто не поможет избежать порки, и бесполезно просить прощения, раньше надо было думать.
Супруга выбрала три берёзовые розги, подошла к кровати и с размаху влепила по моим ягодицам. С непривычки удар у неё получился неловкий, несильный, я даже не вскрикнул. Наверно, это удивило её, и следующие четыре раза она постаралась от души, так, что я громко заорал. Она остановилась, может, чтобы передохнуть, или её остановил мой крик.
— С бабой ты, поди, тоже орал, от удовольствия? — зло бросила она.
Я молчал, и она врезала мне ещё. Она очень быстро научилась сечь розгами, и теперь они вызывающе свистели, прежде чем опуститься на мои ягодицы. От боли и стыда на мои глаза навернулись слёзы. Удары сыпались сплошным потоком, я орал после каждого из них. Наконец, улучив паузу, я стал просить пощады. Но это только привело супругу в ярость, она злобно, по матерному выругалась, припомнив мне любовницу, и ещё энергичнее продолжила экзекуцию. После этого я уже визжал, как маленький мальчишка, которого секут за школьные провинности. Это в мои-то тридцать девять лет.
— Милая, ну прости меня! — снова взмолился я после очередной порции. В ответ она осмотрела три берёзовые розги, изрядно обломанные о мою голую попу, потом перевела взгляд на меня.
— Надо почитать Тома Сойера и узнать, как вымачивают розги; может, они тогда не будут так быстро ломаться.
И тут она впервые за всю порку улыбнулась. Было в этой улыбке что-то снисходительное, читалось превосходство красивой женщины над голым, привязанным к кровати, только что выпоротым мужиком. Я уже не чувствовал взгляда жены — на меня смотрела просто женщина, и себя я ощущал не мужем, а лишь мужчиной, которого наказали самым позорным и постыдным способом, какой только женщина и может придумать для мужика.
Впрочем, в тот момент наказание ещё не закончилось. Видимо, красные поперечные следы от розог на больших белых ягодицах мужика могут довести женщину до экстаза; или орущий под розгами мужик как нельзя лучше возбуждает красивую даму, особенно если она сечёт собственноручно.
Короче, супруга пристально посмотрела на меня, на её губах блуждала то ли улыбка, то ли усмешка; она подошла к журнальному столику, взяла свежие розги, быстро вернулась ко мне, замахнулась и. снова раздался свист трёх берёзовых прутьев.
Этот пучок оказался более крепким — прежде чем розги изломались, я получил три десятка весьма ловких ударов. Каждый из них сопровождался моим истошным криком. Было больно, но гораздо острее, чем боль, я чувствовал стыд. Даже позор от порки. Первой в жизни порки розгами. В тридцать девять лет. Когда секла молодая, очень красивая, стройная женщина в короткой юбке. Здесь примешивалось что-то сексуальное, и потому мой пенис вырос до невообразимых размеров, по крайней мере, мне так казалось.
Когда экзекуция завершилась, и жена развязала верёвки, я попробовал её обнять, попытался расстегнуть голубую блузку. Но супруга решительно меня отстранила.
— Я с только что выпоротым мужиком любовью не занимаюсь, — нахально отчеканила она. — Посмотри в зеркало на свою попу.
Зеркало было как раз напротив, Светлана слегка его повернула и довольная ухмыльнулась:
— Розги для мужа — первое средство, чтобы хорошо себя вёл. И запомни: теперь, ежели что, — порка. А не поможет, расскажу по телефону той бабе, как секла тебя за неё. И впредь буду наказывать за провинности розгами. В нашей семье мужа дерут розгами или ремнём, как школьника, понял?! — заключила с нескрываемым наслаждением моя супруга.
Перед следующей поркой Светлана уже не стала объяснять, за что. Правда, бабами тут и не пахло, всё-таки порка — наказание очень поучительное: после тех первых розог я своей жене больше не изменял. Никогда. Но оказалось, что розги мне, её мужу, положены теперь и за другие провинности. Она сказала только: «Не ребёнок же ты, которому перед тем, как высечь, надо предварительно объяснять причину и целесообразность порки?!»
Вот так, просто и коротко. После чего приказала мне снять штаны, а сама пошла на кухню. «За розгами?» — со страхом подумал я. Но из кухни она прошла в другую комнату и там замешкалась.
Почему-то я понимал, что и на этот раз мне, сорокалетнему мужику, порки не избежать. Светлана, если уж что решила, то всё — намертво, ни за что не сдвинешь. Упрямая.
Не оставалось ничего другого, как раздеваться. Я остался в голубых трикотажных кальсонах, плотно облегающих мою попочку. Лёг на диван, выставив ягодицы. Сердце шумно стучало, а пенис опять стал громадным. И тут вошла она. В красивом чёрном платье, весьма коротком, туфлях на высоком каблуке и с толстым широким ремнём в руках. О, Боже! Эта шикарная дама будем меня наказывать! Пороть ремнём? Перед моими глазами всё поплыло.
— Нет, не надо! — стал умолять я.
Но деваться было некуда, я продолжал неподвижно лежать, полуголый, в голубых кальсонах, попочкой вверх. Между тем, дама повесила ремень на стул, вытащила из кармана две ленты и накрепко связала мне руки и ноги. Я не смел сопротивляться — так мне было стыдно.
— Сколько можно терпеть столь непослушного мужа, как ты?! — то ли спросила, то ли констатировала Светлана Ивановна. (Почему-то я инстинктивно чувствовал, что во время порки жену надо почтительно называть по имени и отчеству.) — Всё, хватит! Сегодня выпорю тебя, как школьника, ремнём! — заключила супруга.
Впрочем, разговоры ей очень скоро надоели, и она взялась за «дело». Такой жестокой, свирепой порки я и представить себе не мог. Я плакал от стыда и боли. Наверно, это была забавная картинка: рослый мужик, связанный, плачет, когда шикарная дама наказывает его ремнем. Но супруге показалось этого мало. Вероятно, чтобы усилить воспитательный эффект от порки, она на минуту остановилась и спустила кальсоны с моей попы. Было на редкость стыдно, мой пенис начал пульсировать и во время очередных трёх ударов ремнём по ягодицам я кончил. Эти три удара я почти не почувствовал, хотя они были весьма крепкие.
Во время всего рассказа он нервно курил сигарету за сигаретой, в пепельнице осталось с десяток окурков.
— Вот так мы и живём, — сказал он под конец разговора. — Нет, всё-таки женщины — существа удивительные: легко и незаметно она сделала меня своим рабом, но никто из окружающих об этом и не догадывается. Ты — первый, кому я всё рассказал, даже не знаю, почему. Хотелось выговориться. к тому же ты ведь медик. может, это клинический случай?
Но мне даже нравится, что у меня такая строгая и экстравагантная жена, — продолжал он, не давая вставить и полслова. — Я ей на 8 марта подарил книгу, знаешь, такое красивое подарочное издание «Хозяйке на заметку». Так Светлана в этой книге написала на обложке: В фильме «Дикая орхидея» шикарная дама порола плетью голого мужчину и приговаривала: ты очень плохой мальчик, ты очень плохой мальчик. С тобой надо поступать точно так же и говорить: ты очень плохой муж.
А в последнем разделе – «На досуге» – нарисовала табличку: «Поведение мужа за неделю». И графы – число; оценка по поведению; примечание. И тут же вписала: «8 марта; неудовлетворительно; следует наказать: порка в спущенных кальсонах – 35 ударов, но поскольку сегодня праздник, то наказание уменьшается до 20 ударов».
Дальше – как обычно. В этот раз я опять чуть было не кончил – так было стыдно получить порку в женский праздник. Ну, а Светлана после порки, ещё не развязав меня, дописала в свою книгу, в примечания: «Во время порки муж визжал, как провинившийся школьник начальных классов, и вилял голой попой».
— Впрочем, порой её экстравагантность начинает меня пугать, — продолжал он. — Как-то Светлана пригрозила, что такого плохого мужа будет наказывать прилюдно: позовёт свою подружку и выпорет меня при ней. Я, конечно, возмутился, а супруга, чтобы поставить меня на место, мечтательно, с расстановкой произнесла: «Связанного, в спущенных голубых кальсонах, по голой попочке, розгами».
Ну, это уж слишком! Чересчур! Такого стыда я не стерплю! — сказал он и матерно выругался.
Тут к нам подошла Светлана Ивановна. Наш разговор сам собой прервался.
Невольно я взглянул на эту женщину другими глазами, иначе, не так, как раньше. Она заметила, и тотчас в глубине её красивых зелёных глаз загорелся какой-то неведомый, пугающий меня огонь, как у ведьмы, что ли? Она изучающе, пристально посмотрела на меня, как на человека, узнавшего её тайну. Я был почти уверен, что она догадалась, о чём мы только что говорили.
Супруги вскоре попрощались со мной и медленно удалились. Шагов через десять Светлана обернулась. В полумраке бара эта высокая загорелая дама с длинными ногами, слегка прикрытыми короткой юбкой, и в туфлях на шпильке выглядела ослепительно. Её вызывающий, пронзительный взгляд искал меня, на лице застыла надменная улыбка. Я невольно представил плеть в её руках, и мне сделалось очень неуютно.
На следующий день их путёвка заканчивалась, они уезжали. После обеда в пансионате мы попрощались, впрочем, весьма прохладно. По традиции курортных знакомств обменялись московскими телефонами, обещали звонить друг другу. Теперь они выглядели обычной скромной парой, в меру счастливой, в меру отдохнувшей. Вероятно, они любили друг друга. Но не было ничего экстраординарного. От вчерашней ослепительной дамы не осталось и следа. Всё-таки женщины обладают удивительным даром перевоплощения, могут быть такими разными, меняться чуть ли не каждый следующий день; быть одновременно кроткой супругой и властной госпожой, заботливой матерью и суперсексуальной дамой. Быть ЖЕНЩИНОЙ.
Через пару недель уже в Москве, я позвонил своим новым знакомым. Трубку сняла Светлана. Она была очень радушна, пригласила зайти к ним домой или в офис. Выяснилось, что работают они вместе, а их контора недалеко от моей службы. Я сказал, что заеду после работы.
Когда я пришёл, то увидел, что это издательская фирма. Он был главным редактором эротической газеты для женщин. Светлана служила коммерческим директором в той же редакции. Впрочем, «служила» — не совсем точно сказано, ведь они оба были соучредителями издания. Если кому и служила Светлана Ивановна, так это своему мужу.
В кабинете главреда мы выпили коньяку, Светлана приготовила нам восхитительный чёрный кофе. Мне подарили свежий номер их полупорнографической газеты. Я сидел и рассеянно листал страницы с фотографиями обнажённых женщин и голых мужиков. «Что ж, вполне профессионально, правда, текстов маловато; слегка напоминает порнографический фотоальбом, — подумал я. — Жалко, что снимки не цветные.» Эту последнюю фразу я произнёс вслух. Он живо отреагировал и сказал, что с Нового года они планируют делать газету в цвете и объёмом в два раза больше — тридцать две полосы.
Я продолжал листать их газету. Моё внимание привлёк снимок, на котором запечатлена садомазохистская сцена: худенькая женщина секла розгами рослого мускулистого мужика. Внизу был текст под заголовком «Исповедь», содержание очень напоминало рассказ блондина в Пицунде. Он заметил, что я читаю его произведение, немного стушевался, сказал только: «Ты уж извини, что тогда в баре я сделал тебя подопытным кроликом. Надо было проверить, насколько всё это достоверно звучит. Понимаешь, иногда у нас не хватает крутых материалов, вот и приходится самому что-то выдумывать. «
— Да уж, сочинять правдоподобные вещицы ты наловчился, — вставила своё слово Светлана и хитро подмигнула мне. Незаметно для мужа.
Copyright © 1994 by Андрей Гусев.
Впервые «Исповедь» была обнародована в книге: Андрей Гусев «Господин сочинитель», Москва, 1994 г.
Источник
Жены наказали своими руками
Не проходящая боль в порванном влагалище всё ещё мучила бедную страдалицу, но от ужаса и стыда она словно онемела. Все её представления о любви и браке были растоптаны грубостью мужа. Машенька не понимала, что он делает, зачем, и почему эта пытка всё никак не кончается. Её пугали его хриплые стоны, изводили щипки и укусы, ей казалось, что она сходит с ума!
Её волосы растрепались и спутались, груди и шея пестрели засосами, соски, обработанные жадным мужским ртом, возбуждённо напряглись и торчали неправдоподобно выпукло! Низ живота и ляжки были перемазаны кровью, а припухшее от плача лицо – слезами, но супруг всё *б и *б её!
Вдруг князь вздрогнул, громко, с подвывом, зарычал, и так стиснул новобрачную, что она чуть не задохнулась. Всё тело его пробила мощная судорога последнего наслаждения. Он дотянулся до Машиного рта и всосал в себя её губы. Его член содрогался в тесном влагалище юной жены, касаясь головкой шейки матки и извергая семя. Вой Аполлона Сергеевича слышен был далеко за пределами усадьбы, и многие приняли его за волчий.
Последний раз взвыв, князь размяк и замер, лёжа на своей жертве, пока его член, тоже обмякнув, липкой улиткой не выскользнул из сочащейся кровью и спермой щёлки юной женщины.
Наслаждение не надолго расслабило развратника, уже через минуту он приподнялся над женой на руках, улыбаясь улыбкой победителя. С его лица капал пот.
– Ну что, жёнушка? Каково тебе в замужестве, – игриво спросил он распятую на брачном ложе жертву насилия. И хрипло заорал:
– Девки-и-и-и! Развяжите-тка барыню!
Перелез через молодую супругу, рухнул на подушки и отёр краем простыни кровь со своего срамного органа.Вбежали девки.
– Стойте, погодите развязывать, – передумал вдруг Аполлон Сергеевич, – ай, Маша, ай, ослушница, обратился он теперь уже к жене, – что ж тебя уговаривать так долго пришлось? Плохая ты жена, Маша, надо бы вернуть тебя с позором к тётке, да по всей губернии ославить-осрамить!
– Нет! Воскликнула юная женщина, – забыв свой сегодняшний интимный стыд перед грозящим общественным позором, – умоляю, только не это!
– Ну, тогда я сам накажу тебя, непослушная жена, – сурово проговорил барин, вставая с супружеского ложа, – подставляйте-ка свою жопку, Марья Свиридовна… Глашка, розги неси! Лукерья, Агашка, переверните-тка княгинюшку на живот, да поласковей!
– Умоляю, не надо, – хрипло, севшим от ужаса голосом пролепетала мученица, – не-е-е-ет! Сорвалась она на крик, пока Агашка с Лукерьей отвязывали шнуры и переворачивали её ослабевшее тело, чтобы привязать, теперь уже – кверху спиной.
Вошла Глашка с ведром и розгами.
Маша лежала ничком, снова привязанная шнурами к изголовью и изножью. Её раскинутые в стороны руки и ноги покрылись от ужаса перед розгами «гусиной кожей». Хорошенькая белая попка, измазанная снизу подсыхающей кровью, вздрагивала и сжималась в ожидании наказания.
– Прошу Вас… – сквозь непроизвольные рыдания шептала новобрачная, – Умоляю! Простите меня… я… я буду послушна!
– Бу-у-удешь… будешь, матушка, послушна! Ты у меня, как шёлковая будешь, – похохатывал князь, пока девки омывали губками его половой орган и смывали кровь с Машиного тела.
– А ты, Лукерья, смажь-ка мазью барыне ляжки и задницу, чтоб следов не было, – приказал он горничной.
Лукерья сбегала за мазью и втёрла Машеньке в ягодицы и бёдра специальное средство, усиливающее боль от розог, но не позволяющее оставаться на нежном женском теле следам и шрамам. Дуняша и Агашка старательно подпихнули под её живот небольшую цилиндрическую подушку. Задок юной княгини оттопырился кверху.
– Аполлон Сергеич, миленький, – взывала Маша сквозь слёзы, – не надо розог, делайте со мной, что хотите, только не розги… только не при всех…
– Сделаю, матушка! Что захочу, то и сделаю, на то я и господин тут, а тебе – супруг и глава семьи, – строго вещал Аполлон Сергеич, мучая молодую жену ожиданием позорной экзекуции, которое хоть и не болезненно физически, но не менее томительно и стыдно, чем само наказание, – но сперва – выпорю! Маша зарыдала.
Дуняша облачила князя в халат, и Глашка подала ему первую розгу. Раздался свист, шлепок и крик Маши.
Князь бил несильно. Прутья оставляли на ягодицах жены только небольшие розовые полоски, но боль была настоящей, пороть князь умел.
– Вот тебе, жена, за ослушание, – приговаривал Аполлон Сергеевич после каждого удара, – вот тебе, за гордость! А вот – за своеволие! А это – впрок, чтоб страх перед мужем имела!
Маша погрузилась в пучину новых мучений. Пытка болью и стыдом продолжалась. То, что Машу пороли при дворовых девках, было особенно унизительно! Помимо своей воли, Маша корчилась под ударами, поддавая вверх задницей, чем доставляла своему мужу немалое удовольствие, ведь в такие моменты были видны её половые губы с волосиками на них, а стенанья, вызванные болью, были похожи на стоны наслаждения.
Бедняжка дёргала руками и ногами, её порозовевший задок вилял из стороны в сторону, пытаясь увернуться от мокрых прутьев, приводя Аполлона Сергеевича во всё больший азарт. Временами бедняжка так сильно выгибалась, что исхлёстанные ягодицы приоткрывались, показывая всем не только женский половой орган, но и малюсенький розовый анус.
Ягодицы Маши горели, как в огне! Она уже не просто плакала и вскрикивала, она пронзительно визжала и униженно умоляла прекратить порку…
Незаметно для себя, «молодой» супруг пришёл в сильное возбуждение. Халат его оттопырился спереди, и князь, задумчиво глядя на припухший, вздрагивающий задок юной супруги, велел принести маслица.
Опытные горничные тут же отвязали ноги новобрачной и заставили её, приподняв бёдра, стать на колени:
– Рачком-с, барыня, рачком-с становись, – терпеливо сгибая Маше коленки, бормотала Лукерья.
Девки широко раздвинули Машины ноги и велели ей прогнуться головой вниз. Дуняшка смазала свою правую руку маслом, ввела палец в Машину попу и стала вращать, стараясь растянуть стенки прямой кишки. Маша остолбенела от ужаса. Она думала, что страшнее розог пытки уж и быть не может, но то, что происходило теперь, вообще не укладывалось в её сознании…
– Слышь, барыня, – жарко шептала в ухо юной княгине сердобольная Агашка, вытирая ей заплаканное лицо, – он как в тебя тыкать-то зачнёт, ты зад не напруживай, не сжимай, а отдавай назад кишочкой-то, будто по большой нужде присела… легче будет, ей-ей!
Маша вся одеревенела от неизбежности чего-то совсем уж незнакомого и жуткого…
Агашка ещё шире развела половинки, измученного розгами Машиного зада в стороны, и Дуняшка ввела второй палец в тесную дырочку. Пальцы вошли с трудом. Боль во влагалище Маша уже почти не ощущала, но ягодицы горели от розог, и поэтому, когда Дуняшка попыталась добавить к двум пальцам третий, юная княгиня тихонечко завыла, непроизвольно отодвигаясь от рук мучительниц.
– Никак нельзя, Барин, – жалостливо проговорила Лукерья, – больно узко, порвётся дырка-то! Время бы нам, так мы б подготовили княгинюшку. У той, у балеруньи, у тощенькой, уж куда как узко было, так мы, помню, семь дён…
– Много болтаешь, девка, – прикрикнул на Лукерью князь, – а ну, прочь! Все!
Горничные отпрянули, и Аполлон Сергеевич, снова, с х*ем наперевес, пополз по брачному ложу к привязанной за руки супруге. Ноги Маши теперь были свободны, но она не смела уже сопротивляться, хотя от слов Лукерьи ей стало невыносимо страшно…
Немолодой молодожён стал на колени позади Маши, между её широко раздвинутых ног и потыкал пальцем в розовый, тесно сжатый вход в прямую кишку. Маша ойкнула и попыталась отодвинуться. – Стоять! – Грозно рявкнул супруг, – и Маша, дрожа, замерла на месте, напрягаясь, чтобы не дёргаться.
Аполлон Сергеевич дотянулся до пузырька с маслом и смазал головку и ствол своего грозно торчащего вверх, твёрдого, как камень, огромного члена. Затем, подхватив одной рукой жену под живот, другой рукой направил свой половой орган прямо в беззащитную нежную дырочку. Большая, лиловая головка княжеского елдака никак не хотела пролезать в крохотный анус, она отскальзывала в сторону от намеченной цели, и тогда князь стал как бы вкручивать своё мужское орудие в узкую кишочку жены.
Источник